Астафьевские дни в Красноярске (1)

95-летие со дня рождения писателя отмечали широко, пригласили в Красноярск известных литераторов, которые дружили с Астафьевым. Из Петербурга летели Михаил Николаевич Кураев и ваша покорная слуга. Не доводилось прежде пасхальную ночь встречать в небесах! В полёте наизусть читала Часы святой Пасхи. Приземлились ночью: "В аэропорту "Емельяново" минус пять градусов!" — а все одеты по-весеннему, в Питере теплынь стояла неделю. Схожу с трапа, а навстречу лётчик, и говорит стюардессам-красоткам: "Христос воскресе!!" — они радостно зазвенели, как синички: "Воистину воскресе!!" Я волновалась, не быв в городе К. на реке Е. (выражение, заимствованное у Е.А. Попова, которого тоже знаю много лет) двадцать три года. Лица сибиряков казались родными и милыми.

Нас уже ждала машина. Новый аэропорт ультрамодерновый, дорога хорошая, с двусторонней подсветкой трассы, сделанной к Универсиаде; вдали сияет огромнейший православный крест, видный отовсюду, мета пути. Вертела головой, дивилась переменам. Всюду небоскрёбы. Почти четверть века, подумать только, я в здешних местах не была. Всё же новоделы не исказили до неузнаваемости город юности моей.

Номер в "Огнях Енисея" был одноместный, хороший, пейзаж за окном декоративен. Подумала, что моя тайная тоска по Сибири была так же велика, как эта быстрая большая вода (значение гидронима "Енисей").



В ресторане разговелась пунцовым яйцом и крохотным, с ладошку ребенка, куличиком — вот и Светлое Христово Воскресение. Несколько приехавших писателей из местных, сибирских городов, яростно шумели на весь пустынный зал: "подлец Байбородин, алкаш-побирушка, напечатал клевету про Астафьева и не постыдился заявиться на Астафьевские дни! Морду, морду набьём ему! Я спросил Тарковского, зачем он в двух номерах "Енисея" эту гадость напечатал, он сказал: "Байбородин — мой друг по Иркутску!" Надо же, подумала я, попивая кофеек с молоком, "старик Ромуальдыч" не только в "Нашем Современнике" нагадил, а и здесь успел.

В гости никого не приглашала, кроме Михаила Стрельцова, в обед привезшего пачку авторских экземпляров "Времени нереально": умница Миша ускорил процесс, вместо июля мою книгу издали в апреле. "Ага, вот и развиртуализировались!" — крикнул Стрельцов. Глаза его голубые, умные, ясные, сам кругл и весел. Миги счастья: новорожденное чадо акушер передал в руки матери. "Ничего библиотекам не дари, новинку они должны из фондов закупать, а не авторов грабить!"  — наставлял гость. Рассказывал о местных литературных делах и знакомых. Набрал номер Эдуарда Ивановича Русакова в мобильнике, слабый голос дорогого мэтра звучал так растроганно, уговорились о встрече. "Старичкам тоже не раздаривай, я для них, Русакова и Кузнечихина, представительские экземпляры припас", сказал предусмотрительный Стрельцов. Какой он дельный издатель, умница и молодец.

А я совершила ошибку: вместо того, чтобы отсыпаться в номере после безсонной ночи, записалась на обзорную экскурсию по городу, надеялась увидеть, как изменился Красноярск. Угодила вместо этого на длительную поездку "по ленинским местам" и отказалась выходить из маршрутки: ветром примчало лютый холод и ледяную крупу. К часовне казачьей, увековеченной на десятке бумажных рублей, меня водили ещё в пионерлагере "Таёжный", пароходик "Святитель Николай" всё так же стоит на вечном приколе, лишь у Музея Ленина появился монумент дяде Вите на "кубике Рубика". "Мы сами люди-то местные..."

Обком партии на ул. Ленина (и их зарубает время от времени) открыто и нагло действует. Водила попался из безбожников, ныл как Шариков: "у благочинного четыре иномарки, а я на "жигулях", зачем влепили этот крест, выше бразильской статуи, едешь, а он светится по дороге, ребенка окрестить дорого, всех бы я попов перевешал...", и тут же, не замечая провалов в логике, сообщил, что в монастыре окрестили младенца "за двести рублей всего-то".  А синяя от холода девица-гид знай нудит: "Вот мы проезжаем ул. Вейнбаума и рядом ул. Ады Лебедевой — эти революционеры, скончавшиеся в 18 году, были мужем и женой, это так романтично", я спрашиваю: как назывались эти улицы до революции? Не даёт ответа. А ведь в центре замечательно красивые особняки, о каждом, любя город, можно было песню пропеть! "Не будь гид и водила бездушными советскими роботами, сразу, как погода испортилась, вернули бы людей в гостиницу!" — сказала я Кураеву. (Прозорливый Попов отказался в последний момент от экскурсии, а Стрельцов поймал такси и сбежал.)

"Ada, or Mordor", подумалось мне по-сирин-выриновски.

Правда, увидели мы раскидистую сияющую радугу над всем Красноярском.

Фонтан "Реки Сибири" мне тоже не показался, а недавний монумент Чехову любуется теперь не "красивейшим в Сибири пейзажем", а голубыми небоскребами в абаканской пойме, прорезавшимися как зубы динозавра.

Горячий душ в номере стал единственной отрадой. А на другое утро я взглянула в окно и ахнула: всё пропало, на встречу со мной в библиотеку никто не придёт.

Увидела преобразившийся за ночь пейзаж:




(Продолжение впредь.)