Паки литинститутское: эль шкандаль при посторонних
Тверскому бульвару, 25 повезло на литературные отражения. Редкий из выпускников Лита не одарил отечественную словесность описанием "нехорошей усадьбы" (от них же, грешных, первый есмь аз). Бегло прокрутила ночью самиздатовский роман бывшего коменданта прославленной общаги на Руставели\Добролюбова. "Команданте Валеру" помнят, думаю, все :)
Роман Валерия Осинского называется "Предатель" - так аттестован бывший ректор, пожилой томный ленинец в чулках с подвязками и в кружевном жабо. Седая чёлочка, стриженые усы. "Скажите, как его зовут".
"А что Ушкин за человек?
– Не думаю, что он поможет. Свой нашумевший «Престидижитатор» он списывал с себя…
– Не читал.
– Он описывает бездарного завистника, который расправляется со своими даровитыми учениками. Кому-то такая откровенность нравится. Принято считать, что автор это не его герой…
– Ушкин это пустое место! – проговорил он как о предмете беседы, обоим ясном. – Ордена, звания. Когда я разобрался, то понял, что писать не о ком. Ну, предатель! Так все предают. Вольно или нет. Но у этого пустого места есть связи. Прежде у студентов усадьбы воспитывали внутреннюю культуру и неприятие фальши в искусстве слова. Может, поэтому многие не раскрылись: их не научили лгать. Ушкин чужой здесь. Ему не хватает внутренней культуры. Он боится тех, кого считает талантливее себя. Старается их приблизить, чтобы потом раздавить.
…Ушкин еще тот фрукт. Он не терпит талантливых конкурентов рядом. Хочет, чтобы его считали простачком. А такие простачки – самая мразь. Бьют исподтишка. Больно бьют".
Содержание опуса взято из жизни: один из братьев-близнецов пытается спасти другого, вляпавшегося не то в скинхедов, не то в нацболов (поди их разбери, юных мятежников-недоумков), прибегнув к помощи бывшей Аlma mater. Герою представляется, будто выдвинув незаконченную рукопись брата на литературную премию и заручившись поддержкой профессуры, он "бродской" тропой выведет его из болота "дурки" и грозящей тюрьмы. Профессура Литинститута, как всегда, на высоте, а ректор отдает рукопись гэбистам. Виноваты же во всем треклятые попы-мракобесы, ведь текст представляет собой апокриф о детстве Иисуса, и попы первыми настучали мундирам голубым, а между прочим, яблоко в спину патриарху в ХХС бросил попович, а вовсе не литератор!
Излагаю гораздо живее, нежели написано: никакой это не Дэн Браун и не Умберто Эко, и даже не родимый Булгаков. Вот, например, заседание кафедры:
…"– Кафедре случалось выдвигать художественные работы на литературные премии. А это назовем, м-м-м, – Степунов подумал, – открытым письмом. Куда направить – решим.
Все молчали.
– Дело это необычное. Страну потихоньку превращают в полицейское государство, и даже банальное хулиганство теперь можно подвести под политику. Валерий поступил благородно. Ему надо помочь. Рукопись читали я, по моей просьбе Вадим Евгеньевич, бывший научный руководитель Валерия, и Игорь Иванович.
– Я тоже просмотрел, – пряча улыбку в усы, проговорил мужчина с длинными волосами и в очках с толстыми линзами.
– …И Сергей Романович.
– Хоть о чем работа? – спросил Олег, нервно поправляя очки на переносице.
– Насколько я понимаю, это апокриф, – сказала женщина в роговых очках. – И помимо вопроса о праве ученого на собственное мнение, сейчас мы должны решить каждый для себя этическую сторону дела: могу ли я, если это противоречит моим убеждениям, отстаивать точку зрения, которой не придерживаюсь. Я могу так поставить вопрос?
– Да, конечно, Наталья Васильевна, – ответил Степунов.
– Тогда я бы воздержалась от участия в обсуждении. Только поймите меня правильно.
Олег Анатольевич одобрительно заерзал на стуле.
– Удобно вовремя иметь твердые принципы, – иронично проговорил Игорь Иванович.
– Вы не имеете права обвинять меня в трусости, Игорь Иванович! – краснея от возмущения, сказала женщина. – Вы знаете мое отношение к Ушкину, и причину, по которой меня вынудили уйти на полставки. Я защищала покойного профессора Лебедева и никогда не подам руки вашему… вашему…
Женщина поискала в сумочке сигареты.
– Не волнуйся, Наташа! Игорь Иванович! – Степунов укоризненно покачал головой.
– …но вы знаете, что существуют вещи, через которые я не могу переступить. Интеллигенция и так в долгу перед Православной церковью за те безрассудные заигрывания с подлецами, которые едва не погубили Россию…
– Да не о том сейчас речь! – поморщился Игорь Иванович.
– Для вас не о том, а для меня о том! – Женщина закурила соломинку сигареты".
Выпускники Лита узнали, конечно, всех профессоров и доцентов: Смирнова, Корниенко, Федякина, Коростелёва и др. (Если Мариэтту Омаровну назвать "Кунаковой", вряд ли инкогнито будет соблюдено.)
Собственно, кроме литинститутских сплетен, переданных по-журналистски скверно, чтение ничем не утешит; общественного интереса "Предатель" не вызовет и художественной ценности не представляет. Вставные новеллы об "Ершалаиме" и у Булгакова были худшими в "МиМ", а здесь уровень ниже позабытого Тендрякова. Споры о русской религиозной философии так же примитивны, как разглагольствования о судьбах России героев Белова и прочих "деревенщиков" (вспомнился бездарный роман "Всё впереди"). "Это ново? Так же ново, как фамилия Попова". Роман оставляет ощущение глубокой вторичности: "всё это было, было, было..." - а ведь основой послужили мучительные для автора реальные события.
Крамольные рукописи непризнанных гениев ничего не стоят в эру Сети. (Кстати, чтение было излюбленным досугом Усатого, теперь же - теннис, дзюдо...) Философские и литературные беседы, право, интереснее в комментах ЖЖ, нежели в этом романе.
Любопытно, однако же: четверть века назад вернулось к нам Русское Зарубежье, а "предатели" по-прежнему плодят на "творческих" семинарах Лита сереньких последователей соцреализма. "Сезон засолки патиссонов", да. И какая все же зелёная тоска этот псевдомужественный, краденый из переводов Хемингуэя и Ремарка, позднесоветский стиль письма. И ведь наши ребята, выпускники Литинститута, до сих пор уверены: содержание "проблемного романа" важнее, чем авторский стиль, язык и даже владение грамотой.
А погибшего в тюрьме близнеца жаль, как всякого человека. Да и самого автора.
Роман Валерия Осинского называется "Предатель" - так аттестован бывший ректор, пожилой томный ленинец в чулках с подвязками и в кружевном жабо. Седая чёлочка, стриженые усы. "Скажите, как его зовут".
"А что Ушкин за человек?
– Не думаю, что он поможет. Свой нашумевший «Престидижитатор» он списывал с себя…
– Не читал.
– Он описывает бездарного завистника, который расправляется со своими даровитыми учениками. Кому-то такая откровенность нравится. Принято считать, что автор это не его герой…
– Ушкин это пустое место! – проговорил он как о предмете беседы, обоим ясном. – Ордена, звания. Когда я разобрался, то понял, что писать не о ком. Ну, предатель! Так все предают. Вольно или нет. Но у этого пустого места есть связи. Прежде у студентов усадьбы воспитывали внутреннюю культуру и неприятие фальши в искусстве слова. Может, поэтому многие не раскрылись: их не научили лгать. Ушкин чужой здесь. Ему не хватает внутренней культуры. Он боится тех, кого считает талантливее себя. Старается их приблизить, чтобы потом раздавить.
…Ушкин еще тот фрукт. Он не терпит талантливых конкурентов рядом. Хочет, чтобы его считали простачком. А такие простачки – самая мразь. Бьют исподтишка. Больно бьют".
Содержание опуса взято из жизни: один из братьев-близнецов пытается спасти другого, вляпавшегося не то в скинхедов, не то в нацболов (поди их разбери, юных мятежников-недоумков), прибегнув к помощи бывшей Аlma mater. Герою представляется, будто выдвинув незаконченную рукопись брата на литературную премию и заручившись поддержкой профессуры, он "бродской" тропой выведет его из болота "дурки" и грозящей тюрьмы. Профессура Литинститута, как всегда, на высоте, а ректор отдает рукопись гэбистам. Виноваты же во всем треклятые попы-мракобесы, ведь текст представляет собой апокриф о детстве Иисуса, и попы первыми настучали мундирам голубым, а между прочим, яблоко в спину патриарху в ХХС бросил попович, а вовсе не литератор!
Излагаю гораздо живее, нежели написано: никакой это не Дэн Браун и не Умберто Эко, и даже не родимый Булгаков. Вот, например, заседание кафедры:
…"– Кафедре случалось выдвигать художественные работы на литературные премии. А это назовем, м-м-м, – Степунов подумал, – открытым письмом. Куда направить – решим.
Все молчали.
– Дело это необычное. Страну потихоньку превращают в полицейское государство, и даже банальное хулиганство теперь можно подвести под политику. Валерий поступил благородно. Ему надо помочь. Рукопись читали я, по моей просьбе Вадим Евгеньевич, бывший научный руководитель Валерия, и Игорь Иванович.
– Я тоже просмотрел, – пряча улыбку в усы, проговорил мужчина с длинными волосами и в очках с толстыми линзами.
– …И Сергей Романович.
– Хоть о чем работа? – спросил Олег, нервно поправляя очки на переносице.
– Насколько я понимаю, это апокриф, – сказала женщина в роговых очках. – И помимо вопроса о праве ученого на собственное мнение, сейчас мы должны решить каждый для себя этическую сторону дела: могу ли я, если это противоречит моим убеждениям, отстаивать точку зрения, которой не придерживаюсь. Я могу так поставить вопрос?
– Да, конечно, Наталья Васильевна, – ответил Степунов.
– Тогда я бы воздержалась от участия в обсуждении. Только поймите меня правильно.
Олег Анатольевич одобрительно заерзал на стуле.
– Удобно вовремя иметь твердые принципы, – иронично проговорил Игорь Иванович.
– Вы не имеете права обвинять меня в трусости, Игорь Иванович! – краснея от возмущения, сказала женщина. – Вы знаете мое отношение к Ушкину, и причину, по которой меня вынудили уйти на полставки. Я защищала покойного профессора Лебедева и никогда не подам руки вашему… вашему…
Женщина поискала в сумочке сигареты.
– Не волнуйся, Наташа! Игорь Иванович! – Степунов укоризненно покачал головой.
– …но вы знаете, что существуют вещи, через которые я не могу переступить. Интеллигенция и так в долгу перед Православной церковью за те безрассудные заигрывания с подлецами, которые едва не погубили Россию…
– Да не о том сейчас речь! – поморщился Игорь Иванович.
– Для вас не о том, а для меня о том! – Женщина закурила соломинку сигареты".
Выпускники Лита узнали, конечно, всех профессоров и доцентов: Смирнова, Корниенко, Федякина, Коростелёва и др. (Если Мариэтту Омаровну назвать "Кунаковой", вряд ли инкогнито будет соблюдено.)
Собственно, кроме литинститутских сплетен, переданных по-журналистски скверно, чтение ничем не утешит; общественного интереса "Предатель" не вызовет и художественной ценности не представляет. Вставные новеллы об "Ершалаиме" и у Булгакова были худшими в "МиМ", а здесь уровень ниже позабытого Тендрякова. Споры о русской религиозной философии так же примитивны, как разглагольствования о судьбах России героев Белова и прочих "деревенщиков" (вспомнился бездарный роман "Всё впереди"). "Это ново? Так же ново, как фамилия Попова". Роман оставляет ощущение глубокой вторичности: "всё это было, было, было..." - а ведь основой послужили мучительные для автора реальные события.
Крамольные рукописи непризнанных гениев ничего не стоят в эру Сети. (Кстати, чтение было излюбленным досугом Усатого, теперь же - теннис, дзюдо...) Философские и литературные беседы, право, интереснее в комментах ЖЖ, нежели в этом романе.
Любопытно, однако же: четверть века назад вернулось к нам Русское Зарубежье, а "предатели" по-прежнему плодят на "творческих" семинарах Лита сереньких последователей соцреализма. "Сезон засолки патиссонов", да. И какая все же зелёная тоска этот псевдомужественный, краденый из переводов Хемингуэя и Ремарка, позднесоветский стиль письма. И ведь наши ребята, выпускники Литинститута, до сих пор уверены: содержание "проблемного романа" важнее, чем авторский стиль, язык и даже владение грамотой.
А погибшего в тюрьме близнеца жаль, как всякого человека. Да и самого автора.