Ручей полощет покрывало
В ладонях матери-реки;
И ткут запястья тростники,
Друг друга к лебедю ревнуя,
Рассветной тучки поцелуи
Пылают на щеке сосновой.
Вещунья грает слово в слово,
Что вороненок сыт, зобат;
Скулит Мухтарко, что богат
Облавами с соседским псом.
По тополю скучает дом
Вечерним ласковым дымком,
И даже куцая метла
Приятством к заступу тепла.
А я – как тур из Беловежья,
Где вывелась трава медвежья,
Чтоб жвачкой рану исцелить,
Зову туренка тяжким мыком.
Но пряжей ель и липа лыком
Расшили дебрь не в прок и сыть!
Судьба без глаза. Тур один –
Литовских ладов властелин,
Он рухнет бухлым ржавым дубом,
Рога ломая о порубы,
Чтобы душа – глухарь матерый –
Дозором облетела боры,
Где недоласканный туренок
Влюбился в Гарпию спросонок:
Совиха с женской головой,
Рысиный зуб и коготь злой!
За что отел покинул вымя
И теплый пах, в каком Нарыме
Найдет он деда с грудью турьей?!
Там мягко рожкам в стыть и в бури?!
Иль мало взмылено слюны
На ножки-брыки, губы-ляли,
Иль яхонты зрачков устали
Пить сусло северной весны
И мед звериной глубины,
Где вечность в хвойном покрывале?!
Мой первородный, – плачет дед,
Как ель смолою, в чащу лет, –
Она как озеро лесное...
О Лель! О дитятко родное!
Душа-глухарь о ребра бьет,
Туман крадется из болот,
Змея змею целует в жало;
И земляное покрывало
Крот делит с пегою кротихой;
А я – как тур, настигнут лихом,
С рогатиной в крестце сохатом,
Покинут в смерти милым братом!
10 мая 1933
(Не любил голубой дедушка, когда его светлые отроки - Сергуньки да Толечки - женились. Очень откровенно, до похабства. "Змея змею целует в жало" - аккурат нынче сочинили какой-то "день поцелуев".)